Истории про историю. Люди, ведьмы и инквизитор.

Наводящая ужас средневековая инквизиция. Все, конечно же, помнят истории о том, как люди с холодными, словно лед, глазами, одетые в простые рясы, шли по дорогам Европы, искореняя ересь и вообще все на нее похожее. Как пылали на кострах колдуны, ведьмы, симпатичные женщины и просто все, кто не смог объяснить, зачем им в хозяйстве нужна была метла или черный кот.

Они в любую секунду были готовы убивать и умирать за веру Господа нашего Иисуса Христа. Хотя, конечно, не обходилось и без перегибов. Десятки и сотни несчастных, попавших в руки Псов Господних случайно, по ошибке сгорали вместе с остальными, превращаясь в черный дым, что затенял небеса Европы несколько столетий.

Как хорошо, что все это было уже давно, и в наш прогрессивный XVIII век все эти рассказы про инквизиторов и их деяния - давно уже просто страшные истории. Настолько древние, что немногие из добрых горожан и верят в них, почитая пустой страшилкой, что рассказывают друг другу дети. В то время, когда где-то далеко на западе проваливается за горизонт солнце, а в нашем славном городе Савиньи начинают загораться первые ночные огни.

Летом года 1711 от Рождества Христова случилась эта история. С самого утра в городской ратуше среди других просителей старый сержант стражи заметил женщину, ведущую себя робко и странно. Она стояла немного поодаль остальных горожан, которых привели туда свои дела, смотря на всех, кто ее окружал, напряженно и испугано. В ее глазах совершенно точно читалась какая-то история. Причем похоже, история эта была, грязной и неприглядной.

Конечно же, старый вояка, прошедший половину Европы и доживающий свой век в городской страже Савиньи, не ошибся. Он вообще не ошибался, когда речь шла о человеческих пороках и той грязи, что оставляют за собой добрые горожане большого города. Но то, что он услышал в ту самую секунду, когда эта странная женщина начала свой рассказ, удивило даже его.

Горожанка, посекундно сбиваясь и путаясь, рассказывала принявшему её чиновнику магистрата про ведьму. Коварную колдунью, что изводит своим ведовством весь квартал, наводит на соседей порчу и бежит от воскресной проповеди. А еще она богохульствует, говорит, что Крещения и Девы Марии никогда не было, и попирает святой крест ногами. Но главное в этой истории было то, что этой страшной ведьмой была ее одиннадцатилетняя дочь Мария Барбара.

И ведь еще совсем недавно дочка была золотом, а не ребенком. И послушная, и работящая, и матери поперек слова не говорила. Но заколдовала ее троюродная тетка, которую в прошлом году казнили уже по приказу магистрата. И с тех пор ребенка как будто подменили. Мария стала замкнутой, скрытной, говорила странные вещи, а по ночам к ней так и вовсе приходит Дьявол. Ну, по крайней мере, так говорит её подруга Катерина.

С ужасом слушали эту историю собравшиеся вокруг рассказчицы, служители магистрата и горожане, что случайно оказались рядом. Слушали и понимали, кто был виноват во всех бедах и неудачах, что преследовали их последний год. И даже то, что десятилетняя Катерина, подруга Марии Барбары, о которой шла речь, была три дня как задержана стражей за ведовство и чернокнижие, не успокаивало их. Ведь знающие люди говорили, что стражники, присутствовавшие на допросах этой маленькой ведьмы, рассказывали ужасные вещи.

Ведьма говорила, что вместе с подружками. Марией и еще двумя другими девочками шести и восьми лет, в полночь на четверг она вызывала Дьявола, чтобы насолить своей соседке и извести еще несколько человек, что придирались к ним. А для этого они читали колдовские стишки и подсказывали Дьяволу имена добрых горожан, которых ему нужно было извести. Ересь, похоже, в очередной раз вцепилась своими когтями в несчастный город, и для того, чтобы его спасти, требовалось действовать решительно.

Ночь все еще не успела накрыть своей пеленой город, а у порога городской церкви уже бушевала толпа, притащившая малолетнюю колдунью в Храм Божий. Было совершенно необходимо, чтобы городской пастор лично увидел весь этот ужас. Увидел всё то зло, что принесли в город проклятые ведьмы, готовые ввергнуть в геенну огненную души благочестивых горожан, а сам Савиньи отдать ему и его слугам на потеху и разграбление.

Впрочем, священник, что служил в этом приходе без малого двадцать лет, этого религиозного порыва почему-то не оценил. Может быть, потому, что стоявшая перед ним испуганная девочка, которой едва исполнилось одиннадцать, чудом не разорванная толпой, на ведьму не очень то и походила. Куда больше она походила на голодного и испуганного ребенка. О чем пастор и не применил. сообщить шумной толпе горожан.

Мысль о том, что казнить малолетних девочек исключительно на основании их детских бредней и историй, что они рассказывают друг другу, была, кажется, простой и разумной. Но понимания у возмущенной общественности, похоже, не вызвала. Судя по всему, в этот раз проповедь не удалась.

Народ, поняв, что пастор не спешит собирать очистительный костер, а совсем наоборот, пытаемся оправдать мерзких еретичек и даже взять их под свою защиту, такого гуманизма не оценила. Ребенка вырвали из его рук, и только духовный сан уберег священника от кулаков разъяренной толпы. Здравый смысл,, увещевания, логика? Ну о чем вы, в самом деле? Город испугался, какая тут может быть логика. Ему в затылок в очередной раз дышала смерть, и то, что в этот раз она приняла форму маленьких невинных детишек, вообще ничего не меняло.

Но, конечно же, пастор не оступился, он за всю свою жизнь вообще отступать так и не научился. Не сумев отбить детей у обезумевшей толпы, он уже на следующее утро прибыл в магистрат, пытаясь вразумить хотя бы правителей города. Объяснить им, что никакого колдовства нет, а есть дети, что играют в свои странные игры. И что их, может быть, и нужно наказывать, но вот совершенно точно не казнить.

Чиновники слушали его, некоторые даже кивали понимающе, но делать ничего не спешили. Город был взбудоражен вчерашним происшествием, и любая попытка оспорить решение толпы, не говоря уже о том, чтобы отпустить детей домой, грозила народным взрывом. И вот это было совершенно точно никому не нужно. Выхода, казалось бы, не было никакого. Хотя, конечно, у святого отца оставался в рукаве еще один козырь. Инквизиция.

Все еще существующая инквизиция и ее верный слуга святой отец Комом, что жил в небольшом городке в нескольких днях пути от Савиньи. В ее ведении до сих пор оставались дела, касающиеся колдовства и ведовства. И именно Святая Инквизиция все еще решала, кто тут еретик, а значит, будет казнен, а кто, совсем наоборот - праведник и, значит, выйдет из здания суда. сохраняемый рукой Господа.

Да, к XVIII веку инквизиция была уже не та. В ней не осталось задора Торквемады и решительности Ордена Псов Господних. Но это все еще была сила, с которой нельзя было не считаться. Особенно когда речь шла о ведьмах и чернокнижниках.

В общем, только публичное заявление пастора, что он сегодня же напишет инквизитору Комому и горе тому, кто решит сделать хоть что-то в этом деле о колдовстве без его приказа, немного охладило людей. Немного посовещавшись, горожане решили, что не будет особого вреда, если проклятые колдуньи посадят в тюрьме до того, как свою волю явит Святая Инквизиция.

Нет, понятно, надежнее было бы казнить их прямо сейчас. А лучше вообще сжечь. Но ссориться с попами из-за пары пустяковых вопросов технического характера никто особо не хотел. Особенно, если один из попов носит поверх рясы крест из двух обрубков сучковатого дерева.

Святого отца проводили со всем уважением. А пока, ну, чтобы времени зря не пропадать, магистрат продолжил следствие о ведовстве. Дознаватели вместе с городской стражей ходили по домам, спрашивая, рассматривая, уточняя, и люди с радостью делились с ними все новыми и новыми подробностями тех ужасов, что стали происходить с ними в тот самый день, когда в их квартале появились малолетние ведьмы.

Ответное письмо от инквизитора Комома пришло, в общем, довольно быстро. В нем святой отец писал о том, что недопустимо в прогрессивном XVIII веке наказывать за выдумки, а тем более казнить за такое. Что их нужно нормально воспитывать, учить различать добро и зло, вот тогда не будет случаться подобного. Священник писал, что много лет уже ведет борьбу с колдовством и совершенно точно знает, что хуже колдуна и самой зловредной ведьмы только родители, которым плевать на своих детей.

Так же он писал, что инквизиция запрещает суд над детьми до тех пор, пока не будут найдены и представлены ему доказательства из ведьмовской силы. А до тех пор девочек нужно держать дома в строгости и присматривать за ними. А если добрые люди города боятся беды, что могут принести им дети, то должно отправить их к нему для того, чтобы поместить их в монастырь до окончания дознания. И если даже вина их будет доказана, необходимо помнить, что все они не достигли еще четырнадцати лет, а значит, наказание им должно быть мягким.

Святой отец заканчивал читать последние строки письма инквизитора Комома на пороге своей церкви и понимал, что, кажется, все снова пошло не так. Обступившие его люди, готовые и ждущие только разрешения, чтобы наконец-то завершить раз и навсегда эту пугающую всех историю, мрачнели чем дальше, тем больше. Вместо готового и простого решения, церковь предлагала им вообще непонятно что.

Воспитывать детей? Да причем тут вообще воспитание? Мы сейчас о ведьмах говорим, ведьмах и их нечестивом колдовстве. С ними то что делать? Почему мать наша Католическая Церковь, вместо благословения детям своим пишет о терпимости к греху? Что вообще происходит? А быть может, это предательство?

Кто знает, что за мысли роились в головах добрых христиан и что за чувства распирали сердца этих добрых католиков в тот момент, когда они поняли, что остались с ведьмами один на один. Нужно было что-то делать. Тем более что церковь, не просто устранилась от своих прямых обязанностей, священники почему-то не хотели бороться с происками дьявола и говорили какие-то странные вещи. Значит, надеяться можно было только на себя.

Честный, справедливый и беспристрастный суд города Савиньи, рассмотрев все доказательства по делу о ведовстве Марии Барбары и ее подруги Катерины, признал рекомых женщин виновными в колдовстве, наведении проклятий и договоре с Дьяволом, которого они вызывали, чтобы досадить добрым жителям города. Вина их полностью доказана свидетелями и потерпевшими и не вызывает сомнений.

За свои преступления перед людьми и Господом, подсудимые приговаривались к смерти. Однако, принимая во внимание, что они не достигли еще четырнадцати лет, их семьям милосердно предлагался выбор.

Виновные вместе со своими семьями, должны будут покинуть город до тех пор, пока смерть тем или иным способом не заберет их. После этого их родственники могут вернуться в город, предоставив, впрочем, городскому магистрату заверенное свидетельство о смерти. Если же семьи не согласятся на изгнание, то магистрат в милости своей предоставит за свой счет семьям подсудимых яд, которым нужно будет умертвить ведьм не позже, чем через неделю после вынесения приговора.

Родители маленьких ведьм были в ужасе. Они боялись колдовства, дьявола, проклятий и геенны огненной. Но намного больше их пугала обезумевшая толпа, в которую превратились их добрые и участливые еще совсем недавно соседи. Уже несколько недель они ходили по грани отделявших вчерашнюю спокойную жизнь от погрома и самосуда испуганных горожан. Они устали жить в ужасе и готовы были на все, что угодно.

Ни одна живая душа в славном городе Савиньи не была удивлена, узнав, что обе семьи выбрали второй вариант. Это было настолько предсказуемо, что даже обсуждать это было глупо. Девочки получили яд. Катерине повезло - детский истощенный организм умер сразу. Мария Барбара мучилась еще несколько недель и умерла только после второй порции бесплатного яда, предоставленного магистратом.

Отец Комом читал письмо своего старого друга, что несколько недель назад писал ему, прося о помощи и вразумлении своих прихожан. Аккуратные буквы складывались в короткие строчки, рассказывая священнику окончание всей этой истории. Закончив, он встал, опираясь обеими руками на стол, и обернулся к большому распятию, висящему на простой беленой стене.

Безжалостный инквизитор, внушающий ужас половине Швейцарии, смотрел на простой крест из сучковатого дерева и едва слышно шептал, - Господи, что же вы творите, люди?